Не отступать и не сдаваться. Моя невероятная история - Дэвид Ренсин

Когда я раньше участвовал в соревнованиях, я понятия не имел, выиграю забег или проиграю. И это несмотря на то, что я часто выигрывал. Всякий раз, когда я выходил на стадион, у меня в животе начинали порхать бабочки. Я волновался гораздо больше, соревнуясь с Гленном Каннингэмом или другими великими бегунами, нежели когда приближался к своему первому вражескому объекту во время войны.

Единственный способ как-то совладать с беспокойством – это принять его и помнить, что оно будет сопровождать тебя постоянно. А еще я знал, что, как только раздастся выстрел стартового пистолета, я буду видеть исключительно цель, двигаясь на автопилоте. В такие моменты меня мучил лишь один вопрос: «Как выжить в этой гонке и выиграть?»

Нечто подобное я ощутил тогда, опустившись на колени. Бабочек. И в голове пронеслись вопросы: «Что я делаю? Справлюсь ли? Смогу ли преодолеть и эту непростую ситуацию?» Тот момент, когда я повернул в сторону сцены, на которой стоял Билли Грэм, напоминал секунды перед началом забега. Что бы там мне ни предстояло, я просто хотел справиться. Я хотел перестать ждать на стартовой позиции.

В забеге обычно говорят: «Занять стартовую позицию, приготовиться…» И когда это слово – «приготовиться» – затягивают хоть на секунду, твои напряженные мышцы напрягаются еще больше, нервы находятся на пределе, но ты не можешь даже шелохнуться.

Я просто всегда ждал момента, когда стартер выстрелит и я смогу делать то, чему учился на тренировках. А откровение заключалось в том, что я должен был стать этим стартером.

В каком-то трансе, но все же ощущая облегчение, я прошел в комнату священника, отгороженную занавеской, где поговорил с ним по душам. Он сказал, что мне нужно «оставаться с Господом» и перестать пытаться рассчитывать лишь на себя – довольно жесткое требование, если учесть, что почти всю свою сознательную жизнь я именно так и делал. Он также дал мне четко понять, что это только начало пути, но моя жизнь уже не будет прежней, что мне придется столкнуться со множеством трудностей. Это нормально для любых трансформаций, а не только для тех, в основе которых лежит вера. Подумайте о докторе, который говорит: «Бросайте курить – или вы умрете». Переход дестабилизирует организм. Дезориентирует. Мне было сказано, что меня будут сбивать с пути истинного мои старые привычки, что я познаю сомнение. «Ты подобен ребенку. Негативное влияние часто ощущается сразу после превращения, тебе словно заявляют: “Все это абсолютная ерунда”. Твои друзья могут задавать вопросы и решить, что ты сделал какую-то глупость. Но чем больше ты станешь проникаться верой, тем крепче будут твои корни».

Вскоре я вернулся к Синтии, сидевшей в зале; она крепко обняла меня. Я взглянул на нее и тут же понял (как будто это ощущение уже давно было в моем сердце), что с пьянством и курением покончено – причем навсегда. Самое мое большое желание – мстить – тоже улетучилось. Я не знал, что готовит мне будущее – разбогатею я, обеднею, да какая разница – теперь это не имело значения.

«С моей прошлой жизнью покончено, – сказал я Синтии. – Я завязал».

В тот момент я четко осознал, что нашел нечто, способное мне помочь.

Когда мы вернулись домой, я тут же вылил весь имевшийся у меня алкоголь, за исключением бутылки трехсотлетнего коньяка, подаренной нам когда-то моим тестем, бывшим импортером: я попросту вернул ее ему. Сигареты я выбросил в мусорное ведро. Проснувшись на следующее утро, я с удивлением понял, что мне не снился Птица. И ни разу не приснился с тех пор. Я простил его, потому что способность прощать стала главным результатом моей трансформации. Представьте себе, что доктор просто вырезал ту часть вашего мозга, которая отвечает за ненависть. Естественно, я помню все, что со мной происходило в лагерях, но в моем сердце больше нет озлобленности. Я ведь очень долго лелеял мысль свести счеты, но знал, что человеку, к которому я испытывал ненависть, ничего о ней неизвестно, а потому страдал от нее исключительно я сам.

Последующие дни принесли обещанные трудности, например вечеринки. Помните, когда я вернулся с войны, Голливуд тут же принял меня с распростертыми объятиями. Мы ходили куда-нибудь каждый вечер. Нас пьянили бесплатные ужины и выпивка. Шиковал я без удержу. Теперь же я больше не пил, хотя мои приятели, не понимавшие, насколько сильно я изменился, требовали от меня составить им компанию.

Обычно я говорил: «Давайте без меня», – и, поскольку был сильно увлечен своей новой жизнью, тут же пускался в сумбурные объяснения своего поведения.

Помню, однажды я был в гостях у мужчины, придумавшего таблетки от боли в пояснице. Я сидел на полу, разговаривая с группой актрис, обступивших меня, потому что все они слушали Билли Грэма и знали, что он попал на передовицу в газету Херста благодаря троим мужчинам, выступившим во время одной из его проповедей: мне, Джиму Восу (перехватчику сообщений гангстера Микки Коэна) и Стюарту Хэмблену (одному из первых поющих ковбоев на радио). Но сын хозяина постоянно подначивал меня: «Эй, Луи, вы не продержитесь и двух недель». Наконец я направился в кухню, где отыскал устроителя вечера: «Послушайте, я сделал все, что мог». Я поблагодарил за вечеринку и пошел домой.

На следующий день хозяин позвонил мне и попросил прощения. Он сказал: «Когда вы ушли, несколько парней признались: “Черт, хотел бы и я сделать то, что сделал Замперини”».

Его признание придало мне сил и энергии и научило кое-чему важному. Я решил перестать морализаторствовать, а просто проживать свою жизнь, всем своим поведением демонстрируя разницу между мной прошлым и настоящим.

Такие моменты являлись своего рода тестом. У меня были друзья, которые наблюдали за мной в течение года, думая, что я всего лишь актерствую. Они обычно говорили: «Он не справится, учитывая все то, что он уже натворил в жизни». Однако спустя год, увидев, что я по-прежнему двигаюсь в том же направлении и кажусь намного счастливее, они уверовали в то, что перемены возможны. Гарри Рид был одним из них. Он наконец подошел ко мне и сказал: «Я не верил в тебя, Луи. Зная, какой ты, я просто отказывался верить. Но теперь я вижу, что ты искренен».

Библия предупреждает, что спокойное море никогда не воспитает хороших моряков. Я уверен, что в каждой религии выражена своя версия этого принципа. Ничто не происходит в одночасье. По мнению энтузиастов веры, действующих из лучших побуждений, Господь сразу же предлагает новообращенному стабильное счастье, не предполагающее никаких сложностей.

Но это не так. Наоборот, как и всякий человек, долго живший абсолютно иначе и склонный к цинизму, а теперь изо всех сил старающийся принять новый образ жизни, я прошел через период отчаяния, уныния, сомнений и болезненного познания себя.

Вам не сразу открываются глубокие истины, это как обучать второклассника дифференциальным исчислениям – у вас просто не получится. Однажды я слышал, как один мужчина хвастался: «С тех пор как я стал христианином, моя жизнь – сплошное удовольствие». Я тогда, помню, повернулся к нему и сказал: «Знаете, мне кажется, вам кое-чего не хватает в жизни. Как раз Христа». Иными словами, немного покорности и трезвого взгляда на вещи. Все самые важные изменения требуют ежедневного упорного труда. Не всегда все происходит по мановению волшебной палочки.

Синтия была сильнее меня в своей вере и мудрее. Ее поддержка очень сильно мне помогла в самом начале моего нового пути, когда я только-только обрел веру. Жена легко давала отпор любым скептикам и всегда говорила: «Верь. Господь все исправит, когда сочтет нужным».

И, должен признать, так оно всегда и было.

Важно осознавать, что вы сделали все от вас зависящее

Как-то во время моего выступления в церкви одна пара, которая приходила регулярно, поднялась и вышла буквально спустя двадцать минут после начала. По окончании службы пастор позвонил им и спросил: «Почему вы это сделали?»

– Мы приходим в церковь послушать об Иисусе, – ответили супруги. – А слушали о войне. Мы ни слова не услышали о Христе.

– Вам следовало дождаться окончания речи, – только и сказал он.

В другой раз я выступал на Международной встрече оптимистов – ассоциации, включающей почти три тысячи клубов по всему миру; темой конференции было «Раскрытие всего самого лучшего, что есть в детях». На этот раз я сразу начал с христианства. Но тут поднялся какой-то мужчина и заявил: «Я пришел сюда не затем, чтобы мне читали проповеди». И вышел.

Ну что ж.

Я никогда ничего не утаиваю, рассказывая свою историю. Да, я был разгильдяем, вечно попадавшим в передряги, затем стал атлетом, потом попал на войну, опять попал в передрягу, побывал в лагере для военнопленных, вернулся домой. Я разваливался на куски.